Научные революции куна
Структура научных революций.
"Этот элемент произвола, однако, имеет место и оказывает значительное влияние на развитие науки, о чем будет подробно рассказано в разделах VI, VII и VIII. Обычная наука, которой большинство ученых вынуждены посвящать почти все свое время, основана на предположении, что научное сообщество знает, каков мир вокруг нас. Многие успехи науки родились благодаря готовности сообщества отстаивать это предположение, и если необходимо, то ценой больших усилий. Обычная наука, например, часто вводит фундаментальные инновации, потому что они неизбежно бросают вызов ее основным предположениям. Но пока эти установки сохраняют элемент произвольности, сама природа нормального исследования гарантирует, что эти инновации не будут подавляться слишком долго. Иногда проблема нормальной науки, проблема, которая должна быть решена с использованием известных правил и процедур, не поддается многократным нападкам даже самых талантливых членов группы, к которой она принадлежит. В других случаях инструмент, разработанный и созданный для обычного исследования, функционирует не так, как предполагалось, выявляя аномалию, которую, несмотря на все усилия, невозможно примирить с нормами профессионального образования. Таким образом (и не только таким), нормальная наука постоянно сбивается с пути, и когда это происходит — то есть, когда специалисты уже не могут избежать аномалий, нарушающих прежние традиции науки, — последние в конечном итоге приводят всю отрасль науки к новой системе предписаний ("обязательств"), новой основе для практики научного исследования. Исключительные ситуации, в которых происходит такое изменение профессиональных предписаний, будут рассматриваться в данной работе как научные революции. Они являются дополнениями к связанной традициями деятельности нормальной науки — разработками, нарушающими традицию.
Наиболее очевидными примерами научных революций являются те знаменитые эпизоды в развитии науки, которые уже давно называют революциями. Поэтому в главах IX и X, где впервые непосредственно анализируется природа научных революций, мы неоднократно встречаем великие поворотные моменты в развитии науки, связанные с именами Коперника, Ньютона, Лавуазье и Эйнштейна. Лучше, чем любое другое достижение, по крайней мере, в истории физики, эти поворотные моменты служат моделями научной революции. Каждое из этих открытий неизбежно заставляло научное сообщество отказываться от той или иной проверенной временем научной теории в пользу другой теории, противоречащей предыдущей. Каждая из них привела к последующему изменению проблем (подлежащих строгому научному исследованию, а также стандартов, по которым профессиональный ученый определял, можно ли считать проблему легитимной, а решение — легитимным или нет. И каждое из этих открытий настолько изменило научное воображение, что в конечном итоге нам необходимо осознавать эту трансформацию мира, в котором происходит научная работа. Эти изменения, наряду с соображениями, которые неизменно сопровождают их, являются существенными характеристиками научных революций. [1 ; s. 21-22].
Томас Кун: научные революции и их структуры
"Эти замечания позволяют нам, наконец, рассмотреть проблемы, к которым нас обязывает само название этого эссе. Что такое научные революции и какую функцию они играют в развитии науки? Большая часть ответов на эти вопросы была предвосхищена в предыдущих главах. В частности, предыдущее обсуждение показало, что научные революции рассматриваются здесь как такие некумулятивные эпизоды в развитии науки, в ходе которых старая парадигма полностью или частично заменяется новой парадигмой, несовместимой со старой. Однако это еще не все, и основная суть того, что еще предстоит сказать, содержится в следующем вопросе. Почему смену парадигмы следует называть революцией? Учитывая широкое, фундаментальное различие между политическим и научным развитием, какой параллелизм может оправдать метафору, которая находит революцию в обоих?
А 1.19 Глобальные научные революции. Часть 1 — Философия науки для аспирантов
Один из аспектов этой аналогии уже должен быть очевиден. Политические революции начинаются с растущего осознания (часто ограниченного определенной частью политического сообщества) того, что существующие институты больше не могут адекватно реагировать на проблемы, возникающие в среде, которую они сами частично создали. Научные революции также начинаются с растущего осознания, опять же часто ограниченного узкой частью научного сообщества, того, что существующая парадигма больше не функционирует адекватно при изучении аспекта природы, к которому эта парадигма ранее проложила путь. Как в политическом, так и в научном развитии осознание дисфункции, которая может привести к кризису, является предпосылкой для революции." [ 1; p. 123)
"Итак, в нормальном состоянии научное сообщество имеет в своем распоряжении чрезвычайно эффективный инструмент для решения проблем или загадок, которые определяются парадигмами. Более того, результат решения этих проблем неизбежно должен быть прогрессивным. В этом нет никаких сомнений. Однако понимание этого аспекта лишь частично освещает вторую существенную часть проблемы прогресса в науке. Поэтому давайте теперь обратимся именно к нему и проясним вопрос о прогрессе в необычном пауке. Почему прогресс также должен быть однозначно универсальной чертой научных революций? Опять же, мы можем многому научиться, ориентируясь на то, к чему еще могут привести революции. Революции заканчиваются полной победой одного из двух противоборствующих лагерей. Может ли эта группа заявить, что результат их победы не является прогрессом? Это было бы равносильно признанию того, что они ошибаются, а их оппоненты правы. По крайней мере, для победившей группы результат революции должен быть шагом вперед, и у них есть все основания ожидать, что будущие члены их общины будут рассматривать прошлую историю в том же свете, что и они. В разделе XI подробно описаны средства, с помощью которых это достигается, а мы только что рассмотрели тесно связанные аспекты профессиональной научной жизни. Когда научное сообщество отвергает парадигму прошлого, оно одновременно отвергает большинство книг и статей, воплощающих эту парадигму, как непригодные для профессионального анализа. Научное образование не пользуется ничем, напоминающим искусство или библиотеку классиков, и результатом этого иногда является сильное искажение представления ученого о прошлом своей дисциплины. Больше, чем в других творческих областях, ученый приходит к выводу, что наука развивается по прямой линии к современным высотам. Короче говоря, он рассматривает историю своей науки как прогресс. Альтернативы нет, пока он остается в границах своего поля.
Эти замечания неизбежно наводят на мысль, что представитель зрелого научного сообщества похож на персонажа из "1984" Оруэлла, ставшего жертвой переписывания истории властями. Более того, такое предположение уже не так абсурдно. В научных революциях есть как потери, так и приобретения; и ученые склонны не замечать первых", С другой стороны, никакое объяснение прогресса через революции не может остановиться на этом. Поступить так — значит предположить, что в науке сила обеспечивает достоверность. Опять же, такая формулировка была бы не совсем неверной, если бы она не скрывала природу процесса и авторитета, с помощью которого осуществляется выбор между парадигмами. Если бы только авторитет, и особенно светский авторитет, был арбитром в спорах о парадигме), то исход этих споров мог бы быть революционным, как кому-то больше нравится, но это все равно не было бы научной революцией. Само существование науки зависит от того, кто имеет право делать выбор между парадигмами среди членов определенного вида сообщества. О том, насколько особенным должно быть это сообщество, чтобы наука выжила и процветала, свидетельствует то упорство, с которым человечество поддерживает науку как предприятие. Каждая цивилизация, о которой сохранились сведения, имела технологию, искусство, религию, политическую систему, законы и так далее. Во многих случаях эти аспекты цивилизации развивались так же, как и в нашей цивилизации. Но только цивилизация, корни которой уходят в культуру древних эллинов, действительно вышла из младенческого возраста науки. На самом деле, большая часть научных знаний — это результат работы европейских ученых за последние четыре столетия". [ с.210-211 ]
